Шел 1941 г., май месяц. Подразделение, в котором мне пришлось служить - противотанковая бригада, отдельный саперный батальон -расквартировалось в г. Каунас Литовской ССР. Служба проходила во всесторонней подготовке: что нужно знать солдату о политике государства; строевой и боевой, по тактике ведения боя как в ночное время, так и днем. Но чувствовалось, что что-то надвигается; да и в газетах того времени появилось опровержение на некоторые буржуазные газеты, которые писали: «Приближается война с Советским Союзом, Германия готовит войну». В части, где я нес службу на постах, стали исчезать часовые. После многодневных поисков не было никаких результатов. Проверяли все форты (укрепления, которые строились еще при царе), но следов красноармейцев не было обнаружено. На политинформациях нам объясняли, что у немцев готовятся учения и много дивизий подтянуто к нашей границе. 18-19 июня 1941 г. началась «эвакуация» из Каунаса «неблагонадежных» лиц; в городе была напряженная обстановка; чувствовалось, что происходит что-то неладное, но никто ничего не объяснял.

   В ночь с 21 на 22 июня я был посыльным при штабе бригады, которая размещалась в пригороде Каунаса, всего в 60-70 км от Восточной Пруссии. Вечером мне вручили пакет и велели отнести в другой штаб, который также находился недалеко от нашей части. Самолеты фашистов уже летали над Каунасом, и вокруг гудели сирены, извещая о воздушной тревоге. А когда наступил рассвет - это было воскресенье, 22 июня, - самолеты с крестами шли эскадрильями на каунасский аэродром, слышались гулкие взрывы: фашисты беспощадно бомбили наши самолеты, не успевающие подняться в воздух. Мы видели, как героически сражались наши летчики, вступая в бой по одному с несколькими немецкими «мессершмиттами», и погибали в неравных схватках. Наши летчики, которые погибли в первый день войны над Каунасом, должны навеки остаться в памяти советских людей. Мы не должны забывать героические подвиги тех, кто отдал свою жизнь в первый день войны ради спасения нашей Родины. В 8 часов утра 22 июня у нас объявили боевую тревогу, с этого дня для меня началась Великая Отечественная война с немецким фашизмом.

   После объявления боевой тревоги нас собрали и сказали, что фашистская Германия в 4 часа утра, без объявления войны, напала на страну и к 8 часам утра было убито 200 человек. Далее зачитали сообщение наркома иностранных дел В.М. Молотова советскому народу. После этого выдали по три обоймы патронов, погрузили на машины и повезли для занятия обороны, однако под вечер наша часть получила приказ отойти за Каунас и контролировать дороги на случай высадки немецкого десанта. Нас, пять человек, вызвали в штаб батальона, и начальник штаба, старший лейтенант, сказал, что мы поедем в город забирать оставшиеся штабные документы. Когда мы на полуторке въехали в город, по нам открыли огонь из автоматов с крыш домов пособники фашистских бандитов. Они подбили машину, а когда мы начали отходить, из какого-то дома раздалась автоматная очередь, и начальник штаба был убит. Так как из домов велась автоматная стрельба, нам пришлось отойти, не выполнив задание.

   Где-то 25 июня нас, трех красноармейцев, вызвал командир бригады полковник Передерни и, вместе с полковым комиссаром (фамилию не помню), приказал сопровождать их в одно имение к литовцам. Когда мы пришли в имение, командиры попросили молока. Литовцы их напоили молоком, немного поговорили. Мы возвратились в штаб, и полковник Передерни приказал сгрузить его личные вещи и закопать на опушке леса невдалеке от имения. Закапывать вещи нам пособлял сын Передерия, который был при нем (студент Каунасского университета). Потом нас погрузили на машину, и мы начали продвигаться к переправе. Вдруг из-за леса появились немецкие самолеты и начали обстреливать нашу колонну. Когда они сделали третий заход, поливая нас из пулеметов, появились убитые и раненые, а несколько машин было подожжено. 26 июня нам зачитали боевой приказ о взятии станции Ионава, где уже находились немцы. Когда мы цепью подошли к реке, нам дали команду захватить мост и продолжать наступление на станцию. У нас был командир роты лейтенант Алябьев, а командир взвода - Лихарев, младший лейтенант. Нашему взводу была поставлена задача: овладеть мостом, а остальные должны были по мосту перейти на берег и захватить станцию. Но когда мы с криком «Ура!» выбежали на мост, застрочил немецкий пулемет с противоположного берега. Несколько человек было убито и ранено, и мы отошли назад. После этого еще два раза ходили в атаку, но так и не овладели мостом. После этого нам дали задачу - не пропустить немцев по мосту в нашу сторону. С рассветом 27 июня немцы открыли огонь из орудий и минометов, после чего пошли танки. Наши солдаты героически сдерживали фашистов, но все же им удалось прорвать нашу оборону. В этом бою я был первый раз ранен. После команды нам пришлось отходить. Когда мы собрались вместе, командир роты лейтенант Алябьев сказал, чтобы мы никуда не отлучались. В 12 или 13 часов командиры завели машины. Мы спросили: «Вы что, уезжаете? А нас, что, хотите оставить?» Алябьев ответил: «Я за вами пришлю машину позже. Всех заберем, не бойтесь».

   Рассветало. Машину командир так и не прислал, и тогда мы все, кто мог ходить, вышли на дорогу, по которой отходили наши части, и двинулись на восток. Было это 27 июня 1941 года. Группа раненых, но ходячих бойцов двигалась по дороге, отступая от Ионавы. Кто-то был ранен в ноги, им помогали, кто чем мог. У меня в левой лопатке сидело два осколка от мины; командир взвода младший лейтенант Лихарев держал руку на перевязи, у начхима батальона тоже было ранение плеча. Жара, пыль, а самое главное, неизвестность: куда идти, где командиры, что же будет дальше? На развилке дорог, посовещавшись, решили сократить путь и пошли через лесок к переправе. В группе было 9 человек.

   В лесу было прохладнее, не слышно рева машин, шарканья ног, даже птички щебетали как-то по-мирному. И вдруг резкий возглас: «Хальт! Хенде хох!», а затем по-русски, с акцентом: «Руки, руки вверх!» Вокруг стояло более 10 человек, одетых в советскую форму, но с немецкими автоматами. Они быстро, сноровисто сбили раненых в тесную группу и, негромко прикрикивая, повели всех в глубь леса.

   Прошли немного и вышли на край вспаханного поля. Здесь офицер приказал остановиться, и я увидел бронетранспортер, группу людей возле него и понял, что это конец. Все наши, очевидно, чувствовали и думали одинаково, ошалев от первого боя. Раненые, уставшие, не знавшие обстановки, находившиеся на своей территории, и вдруг: «Хенде хох!» Конечно, была растерянность и какая-то слабость, апатия. Будто кто-то другой наблюдает, а не ты, но мысль работала, фиксировала, анализировала.

   Офицер что-то выкрикнул, и от бронетранспортера отделилась группа, человек 7 немцев, а сопровождавшие нас в советской форме отошли в сторону, расселись по краю пашни. Немцы выстроились напротив нас, а офицер, подойдя, начал нас поворачивать лицом в сторону пашни, то есть затылком к изготовившимся к стрельбе. А что будут стрелять, я понял сразу же, уж очень четко действовали фрицы, уж очень громко клацали затворы.

   Солнечный день, лес, на краю пашня, а на пахоте две группы людей -одна в бинтах и без оружия, другая - сытая, довольная, с автоматами. Офицер медленно идет вдоль строя и поворачивает каждого спиной к группе с автоматами. Что это было? Сон, явь? Мысли мои бились четко, быстро, но паники не было. Было какое-то странное спокойствие: «Вот сейчас начнут стрелять... Куда попадут? Если в голову, то ничего не почувствуешь, а если в спину, то, наверное, будет больно!... Как упаду, сколько буду здесь лежать?... Как вороны будут клевать тело... Как матери скажут, как она заплачет и прижмет руки к лицу... И что-то еще знакомое, близкое: Ульмин, озеро, дед Илья, Нина, брат Гоша... Еще успел подумать: «Вот хорошо в книгах - захотелось автору убить героя, его убивают, а не захочет - жив останется». Вдруг, сквозь эти мысли, я услышал горький какой-то возглас: «Эх, товарищ младший лейтенант, бежать надо бы!» Это говорил солдат, стоявший рядом с Лихаревым. Боковым зрением я увидел, что офицер медленно идет от нас к немцам; те, кто привел пленных, расслабленно отдыхают, - и выдохнул: «Бежим, твою мать!» Как мы бежали, я помню отчетливо. Мозг работай, как автомат! Вот зазвучали выстрелы, но не сразу. Не могли немцы сразу стрелять, боялись попасть в офицера. «А вот эти красивые фонтанчики - от пуль, Это по мне стреляют!» - и я запетлял из стороны в сторону. «Вот кто-то упал из наших. Это, наверное, тот - с раненой ногой». А лес наплывал медленно и качался из стороны в сторону, словно нарисованный на картинке. И только тогда, когда мы забежали в лес и ветки стали хлестать по лицу, я понял, как быстро бежал; понял, что буду жить, что не убьют меня сегодня на этой пашне.

   В.П. Эпов: В общем, прошумела, просвистела 27 июня 1941 г. смертушка над головой Петра Эпова. Выскочили красноармейцы из леса на дорогу, по которой шли наши солдаты. Остановили полуторку и раненому старшему лейтенанту попытались рассказать, что в лесу немцы, а он ответил устало: «Да знаю я! Садитесь в кузов, скоро здесь будут танки немцев».

   П.Г. Эпов продолжал: ...Была собрана колонна с ранеными, и нас повезли по направлению на Шауляй. Не доехав до очередного села, наша колонна напоролась на немецких автоматчиков. Нам подали команду: кто может держать оружие, прорывайтесь в направлении Шауляя. В том селе, к которому мы продвигались, уже развевался немецкий флаг, и прорваться нам не удалось. Однако, когда назавтра подошли наши войска и мы стали наступать на это село, то что мы там увидели - зверства фашистов над нашими ранеными - потрясло нас. Оказывается, до нас колонна машин с ранеными попала в засаду, несколько машин немцы сожгли; многие лежали в домах, и немцы отрезали им уши, губы, выкололи глаза. Тогда мы по-настоящему поняли, что такое фашизм. Садисты не пощадили даже смертельно раненных, умирающих солдат. Когда мы опрашивали жителей о происшедшем, нам сказали, что колонна была перехвачена немецкими танками. После расправы и уничтожения раненых группа двинулась на Шауляй. Так мы остались в тылу у немцев. Тогда же, в окружении, в 1941 г., я вступил в партию.

   Пробираясь ночами, мы все же вышли из окружения. После переформирования, недалеко от с. Бологое, на станции Едрово, наше подразделение отправили прикрыть дороги из Демьяновского района, по которым шли танки в направлении Валдая, где был расположен укрепрайон и где немцы были остановлены в августе 194] г. Дальше им не удалось продвинуться. Находясь в обороне у с. Полнаво, что стоит у озера Селигер, в сентябре 1941 г. взвод получил задачу: взять «языка» в Полнаво. Я в то время находился в группе захвата (всего 10 человек), а другое отделение входило в группу прикрытия. Когда мы начали продвигаться в направлении села, не дойдя до здания школы, которая стояла на площади, были встречены огнем пулемета. Мы залегли, затем вышли к озеру и начали продвигаться к главной улице села. По предварительному наблюдению мы знали, что к одному из домов протянуты провода, и было замечено передвижение немцев. В этот дом мы должны были пробраться и захватить немцев. Когда мы продвигались по улице, нашли провода, ведущие к намеченному дому, и перерезали их. Подходили к дому, разделившись на две группы по 5 человек. Одна группа зашла огородами с противоположной стороны улицы и мы начали сближаться. У этого дома веранда выходила прямо на улицу, из нее вдруг вышел немец, постоял и вернулся на веранду. Мы лежали рядом с домом, и, когда немец снова вышел, трое набросились на него и сбили с ног, остальные ворвались в дом, захватив унтера и обер-лейтенанта, которых доставили в часть.

   Далее нам поставили задачу овладеть селом Полнаво. К тому времени немцы подтянули свежие силы, и атаки не удались. В августе 1942 г. вновь была поставлена задача овладеть селом. Когда мы поднялись в атаку, немцы открыли огонь ИЗ пулеметов, минометов и орудий. Много наших товарищей осталось лежать на Новгородской земле. Был убит комбат Федченко, командир отделения связи и многие другие. Меня в этом бою завалило в окопе. Разрывом снаряда я был контужен и, после месячного пребывания в медсанбате, вернулся в свою часть.

   В зимнем наступлении нашей части была поставлена задача уничтожения окруженной 16-й немецкой армии в районе Демянска Новгородской области, Немцы упорно сопротивлялись. Помню бой на реке Ловать - это в феврале 1943 года. Наступила оттепель, но вдруг пошел мокрый снег с дождем, а наутро подморозило. Мы окопались в снегу и дождались подхода танков, с которыми должны были захватить село на реке Ловать. Когда подошли танки и направились на село, мы поднялись в атаку. К вечеру село взяли, но немцы перешли в контратаку и выбили нас. В повторной атаке мы взяли это село, и здесь, при дальнейшем продвижении за танками, недалеко от меня разорвался снаряд и я был тяжело ранен: перебило челюсть и язык. Из пересыльного госпиталя в Осташкове меня эвакуировали в Ярославль, затем в Казань. В Казани находился до полного выздоровления, пролежал три месяца, после чего - Владимирское пехотное училище, где обучался до июня 1943 г. Перед Курским сражением наше училище было полностью направлено на фронт, на Калининское направление, в 262-й стрелковый полк 184-й стрелковой дивизии.

   В.П. Эпов: Владимирское пехотное училище закончить моему отцу, Петру Эпову, не удалось. Ожидалось большое наступление, и всех курсантов срочно направили под Духовщину Смоленской области, в 184-ю стрелковую дивизию. В июне-августе 1943 г. было предпринято наступление нашими частями на Духовщину. Фашисты яростно сопротивлялись. В один из дней немцы наступали особенно яростно, во что бы то ни стало им нужно было отбросить наши войска. У нас же была противоположная задача -остановить и перейти в наступление. Два полковых орудия, наводчиком одного из них был Петр, стояли на прямой наводке. И вот на эти два орудия пошли немцы. Шли красиво, в полный рост. Огонь с нашей стороны был редкий, пехоты почти не видно. Подпустив немцев на 200-150 метров, расчеты открыли огонь. Снаряды рвались в середине цепей немцев, и те залегли. Артиллерия фашистов накрыла редкие ряды наших бойцов губительным огнем. Замолчало первое орудие - выбит весь расчет. А орудие старшего сержанта Богданова и ефрейтора Эпова открыло огонь по поднявшимся немцам. Им бы не продержаться долго, но тут к молчавшему орудию подбежали комбат В.Г. Яковенко и командир взвода Л.Г. Вердиян. Оттащив в сторону убитых бойцов, они открыли огонь почти в упор, и немцы не выдержали, залегли опять.

   Вновь артиллерия немцев проутюжила наши позиции. Петр видел, что снаряды накрывают площадку второго орудия, рвутся возле их пушки, комья земли сыпались с неба не переставая. Дым, гарь, копоть и смерть. Этот ад может выдержать только человек, ни одно животное не в состоянии выдержать шквал горячего металла и огня. Когда немного утихло, Петр увидел, что второе орудие живет, но возле него один Вердиян. комбата не было видно. И вновь началась тяжелая работа - стрелять, стрелять! Отошли немцы, оставив в поле до 80 человек, в наших рядах также 12 человек погибло, многие были ранены. Погиб и комбат Василий Гордеевич Яковенко. Похоронили убитых здесь же, а сами пошли вперед. А к вечеру пришел приказ о присвоении В.Г. Яковенко звания Героя Советского Союза посмертно и его перезахоронении с почестями. Петр с товарищами выкопали тело комбата и доставили в ближайшее село, где он был похоронен. Забегая вперед, скажу, что отец долго писал письма в те области, где воевал, искал могилу Яковенко, так как не запомнил названия этого села. И вот он написал школьникам из Шиловичей, которые просили поделиться воспоминаниями о боях за Духовщину, и поинтересовался судьбой захоронения. Каково же было удивление и радость, когда отец получил ответ: комбат был захоронен на окраине Шиловичей, но потом тело было перевезено в Духовщину и поставлен памятник, есть в городе и улица имени Яковенко. После этого боя за Духовщину стали друзьями мой отец и его комвзвода Л.Г. Вердиян. Отцу была вручена медаль «За отвагу», дивизия стала именоваться 184-й Духовщинской Краснознаменной дивизией (командир генерал-майор Б.Б. Городовиков).

   Все дальше на запад шла война. С болью и кровью шла 184-я Духовщинская; по грязи и хлябям катилось 76 миллиметровое орудие ефрейтора Эпова. В Белоруссии, куда занесла солдата дорога войны, в трудных боях, участником которых был Петр, были освобождены города Рудня, Лиозно, Витебск. При дальнейшем продвижении дивизия участвовала в освобождении столицы Литовской ССР - города Вильнюса. После Вильнюса направление наступления стал ясным Петру Георгиевичу -Каунас. А это знакомые места - дороги, по которым отступали в 1941 г. Но настроение сейчас было другое - шли-то на запад!

   Памятными для Петра были бои за Неман. При форсировании реки подразделение 262-го стрелкового полка, где служил Петр, вклинилось в оборону противника и было окружено. Петр со своим расчетом: И.В. Хрусловым, ком. отделения тяги Донских, старшиной Н. Козловым и еще одним бойцом, подносчиком снарядов, - были на переднем крае. На них наступало до 30 фашистов. После нескольких выстрелов из пуажи четверо бойцов, оставив у орудия Н. Козлова, с криком «Ура!» пошли в атаку. На что надеялись? Наверное, на свою силу, на свою правду! И не выдержали немцы - отступили. Но тут с тыла на орудие пошло два танка, И.В. Хруслов пополз к лошадям, Донских подносил снаряды, а Петр наводил и стрелял. После двух выстрелов один танк был подбит, второй отвернул в сторону. Экипаж подбитого танка был взят в плен и передан вместе с портфелем, в котором были документы, подоспевшим на выручку однополчанам.

   За этот бой по форсированию Немана 262-й стрелковый полк стал именоваться Неманским. а П.Г. Эпов был награжден орденом Славы III степени.

   Государственную границу Петр Эпов переходил в составе 184-й Духовщинской дивизии в районе литовского города Кудиркос-Науместис и немецкого города Ширвиндт. Бой на земле никогда не бывает легким, а уж переправа тяжела вдвойне. Река Шешупе - небольшая пограничная речка, летом в мирное время мальчишки, наверное, спокойно могли бы переплыть с одного берега на другой. Красивые места, живописные уголки природы, островки, игрушечные домики просятся на полотно художника. Осенью 1944 г. здесь было все иначе. Полковая батарея имела задачу: поддержать огнем переправу, а затем переправиться самим и закрепиться на территории Пруссии. Еще перед переходом границы перед батарейцами выступил командир дивизии Б.Б. Городовиков и объяснил им сложность задачи. Он пришел пешком, в сопровождении ординарца и шофера. Вообще, генерал ' был доступен, с симпатией относился ко всем артиллеристам, знал почти каждого в лицо, подолгу беседовал и с Вердияном, и с Эповым.

   Комвзвода Л.Г. Вердиян вместе с Эповым и другими солдатами пристрелял пушку по кресту на кирхе, и расчет вел стрельбу до вечера. Вечером переправились на другой берег, закрепились и стали с тревогой ждать утра. На рассвете загремело, как по расписанию. На позицию обрушился шквал огня, немцы бомбили передний край и берега реки Шешупе. Солнце, такое чистое на восходе, опять скрылось за серой пеленой и кровавым глазом осматривало поле боя. А бои были жестокие - уж больно не хотелось немцам воевать на своей территории. Когда стих артобстрел, заревели и выползли грязно-зеленые бронетранспортеры, за ними пошла пехота.

   Петр понимал, что их легко отрезать, если сомкнутся фланги: они будут в кольце, а сзади - река. Но после отбитой атаки .как-то все странно затихло. Собрались все у орудия, перевязали раненых, позаботились об убитых, выставили часовых. Стояла тревожная тишина, даже жутко было. И лишь к утру стали появляться солдаты с того берега, разведывая вражеские позиции. Оказалось, что в дивизии думали, что в живых на плацдарме никого не осталось! А тут целое орудие с расчетом. Оказалось, что в ночи затаились и другие орудия.

   Это было торжественное время в боевой жизни дивизии, полка, батареи и каждого солдата. Они — на территории врага, нет ему больше места на советской земле. За блестящую операцию по переходу Государственной границы Б.Б. Городовикову было присвоено звание Героя Советского Союза, Петр Эпов награжден орденом Славы II степени.

   С боями шла дивизия вперед. Когда я спрашивал у отца: «Ну что, так вот - каждый день - война?» - он задумывался на несколько секунд; тогда его глаза, казалось, ничего не видели вокруг. А видел он ту свою жизнь, то время, ту войну. И как объяснить, что если с утра до обеда идешь или едешь без стрельбы, а потом занимаешься кухней, обедом или чистишь пушку, благоустраиваешь блиндаж, - это тоже война.

   На войне каждая минута, секунда - война. Это было видно в боях на подступах к Кенигсбергу. Плотность огня была такой, что временами казалось, будто идешь по пахоте, только борозды уж больно глубокие; вокруг искореженная техника, дым, копоть. Солнце едва проглядывало сквозь плотные тучи дыма; снег - вперемежку с кровью.

   Утром 18 февраля началось решающее наступление. Развалины пригорода остались позади. Орудие Петра Эпова поддерживало огнем наступление пехоты, и он видел: стоит только ослабить огонь и наших солдат падает все больше, поэтому стреляли непрерывно.

   Помнит Петр, что подбили танк, уничтожили самоходку, подожгли дом с фашистами. Накал боя начал стихать, и пехота перебежками двинулась вперед. Вдруг со стороны развалин заговорил немецкий пулемет, заставляя бойцов пригнуться к земле. Двумя снарядами его заставили замолчать. Петр улыбнулся, вытирая пот со лба, и сказал: «Ну, гад, отговорился!» Очереди с фланга он не услышал. Ему показалось, что кто-то невидимый со всего размаха ударил его в бок. Ударил так, что он не устоял на ногах и упал на край воронки. Удивившись, хотел встать, но вдруг в ушах зазвенело, а в боку стало так горячо... Это тепло быстро поднималось по телу, достигло головы и поглотило все...

   ...Первое, что услышал Петр, когда очнулся, - был тихий разговор ребят КЗ его расчета. Было темно, и лишь несколько минут спустя Петр понял, что накрыт шинелью с головой, а через время осознал, о чем шел разговор.

   - Да, не повезло Петрухе, почитай война к концу, а он вот..., - говорил один.

   - Да, не дожил! Я ведь у него пистолет трофейный просил, а он все не давал. Теперь он ему не нужен. Вот жизнь!

   Петр понял, что его считают мертвым, но ведь он-то живой. «Живой, ребята, я живой!» - казалось, закричал он во всю мочь. Но из горла его вырвался лишь слабый стон, да дернулась шинель на груди.

   - Гляди-ка, Вась, он шевелится! - воскликнул сидевший рядом солдат и, откинув шинель, увидел открытые глаза. - Петруха. живой! Эй, санитары!

   Этот бой был последним для моего отца, но домой он попал не скоро. Вначале был эвакуационный госпиталь Каунаса, затем Рыбинский. Здесь, в городе на Волге, ему была сделана операция. Операцию делали на следующий день по прибытии в госпиталь, под местным наркозом. Приступая к ней, высокий доктор наклонился к отцу и, спросив у сестры, дала ли она больному спирта, сказал: «Ну что, герой, сдюжим? - а потом добавил: Наркоза нет, поэтому материться можно!», - и сделал первый надрез.

   После операции отец быстро поправился. В августе 1945 г. худой, с палочкой, прихрамывая и покачиваясь, явился мой отец, Петр Георгиевич Эпов, в родное село Аносово, бывшую казачью станицу. Вскоре пришла открытка от Л.Г. Вердияна, в которой он поздравлял друга с награждением орденом Славы III степени за бой в Кенигсберге. Орден вручили отцу уже в августе 1946 г., и на этом закончилась его фронтовая эпопея.